Я с молчаливым предвкушением вышагивал по сырому коридору на место сегодняшней своей службы. Конечно, пытка - это мой дополнительный заработок пять тысяч лет назад, чуть раньше... грязная работа - это моё призвание, проклятие, судьба, стоит только начать искать себе какое-то занятие. Я перебирал в голове все свои самые тёмные и кровавые фантазии, вытягивал из памяти по ниточке ненависть, ликовал, - а всё потому, что мне предстояло встретиться с презираемым мной существом в столь привлекательной обстановке. Я мог получать удовольствие от процесса... в кои-то веки.
Дверь с громким хлопком распахнулась и захлопнулась, отдавая грохотом по всему подземелью, а по землистой, поросшей грибком и мхом гранитной плитке хрустели шипы на подошвах сапог. Я приподнял брови, ухмыляясь и подходя в столу с пыточными инструментами, бросая лишь короткий взгляд на свою жертву. После чего мной была изучена записка с руководством по использованию механизмов, а в процессе ознакомления с рабочим местом я пробормотал, обращаясь к Альшату:
- Что, поймали за задницу? Ну, сегодня тебе не повезло... похоже. - Я посмотрел в потолок, на стены, осматривая тянущиеся вдоль них конструкции с цепями, жердями и балками. После чего я подошёл к пленнику, дёргая какой-то рычаг, поднявший сложенные подлокотники и сиденье, приводящие Сая в сидячее положение. Руки были дополнительно притянуты крепкими ремнями к деревяшкам, что обеспечивало полную неподвижность кистей рук. А перед лицом жертвы зажёгся пока не слишком сильный, но уже режущий глаза световой шарик. Это сильно сужало кругозор несчастного до его собственных закрытых век либо слепящего сияния, не позволяющего видеть ровным счётом ничего, что делается или готовится в считанных метрах от юноши.
- Если будешь плохо себя вести, он станет ярче. Думаю, ты не хочешь выйти отсюда слепым. - Я позвенел железками на столе, выбрал что-то, а после, покопошившись, промолвил таким голосом, будто что-то подзабыл, и это оказалось очень забавным. - Да, кстати... ты ничего не хочешь сказать сразу, чтобы не оказаться после сеанса совсем уродом?
С моей стороны последовало насмешливое хмыканье, а я встал совсем близко к Альшату.

Я хмыкнул, молча наблюдая за потугами обездвиженного мальчишки куда-то спрятаться. Что ж, нет... я не стану делать что-то сверх ради собственного удовольствия. Я просто буду вообще хоть что-то делать. И я сильно сомневался, что Альшат сохранит своё местами идеальное тело после моего вмешательства.
- Я понятия не имею, чего вы от меня ждете... - пролепетал пленник. Что ж, не знает? Неужели у него нет мозгов даже на это? Нет, если бы он ответил, что ему просто сказать нечего, что он ничего не знает...
- Не имеешь? Ладно, стоит прояснить тебе мозги, чтобы ты понял элементарные вещи. Ждём мы того, что ты заговоришь... не просто же так ты находился с Вайленсом рядом, чтобы не узнать его получше... - Певуче растягивая слова, я приподнял расслабленные пальцы левой руки Сая, не давая им вовремя вцепиться в подлокотник. Да и вряд ли он сможет сопротивляться протезом - или же останется с голой кистью. А так...
Маленькие щипцы схватились за край ногтевой пластины, резким рывком выдёргивая её со своего места, заставляя мальчишку заорать и содрогнуться от болевых конвульсий.  Одна из самых страшных пыток, которую при этом реально пережить, если только он не слаб настолько, что загнётся от болевого шока и не выдержавших нервов. Маленький окровавленный квадратик упал на пол, а я поморщился, поковырявшись в ухе от не менее неожиданного крика. Что скажешь, я не любишь давать боль от малого к большему. Намного лучше, когда сразу много, но аккуратно. Чтобы жил ещё...
- Ну что, может, теперь ты что-нибудь вспомнил? Ногтей на руках у тебя десять... следовательно, всего двадцать раз я могу к тебе приложиться. Ведь я их ещё и прижгу... может быть. Ты же знаешь, чем страшнее ожоговые раны? Они ведь оплавляют тело... ножом можно сделать красоту. Огнём... - На губах растянулась безумная полуулыбка, а холодный металл снова коснулся, на сей раз следующего пальце, крепко вцепляясь в ноготь. Ещё один рывок - не будет и его. - В твоей жизни тебя спасала твоя внешность и упёртость. Но увы, вторая часто терпима благодаря другим качествами. Может, твоём умении стелиться под ноги любому, кто выше тебя... но раболепствуя, задумываешь ли ты, кому нужна бракованная игрушка?
Я послал ещё один заряд невыносимой боли. Хоть говорил я спокойно, в словах слышался смех. Только не злорадствующий, а какой-то нервный. Внутри у меня было чувство, схожее с тем, когда ногтем проводят по классной доске. Я, как оборотень, очень болезненно выпускал из себя свою старую, тёмную, изголодавшуюся, - а оттого ослабшую сущность. Порой это было до слёз, и я часто в эти моменты писал картины на стенах собственной кровью, оставлял странные, больные, как язва, слова и фразы. Но сегодня я пускал чужую кровь, и вместе с мальчишкой мучал себя, а с каждым его воплем - ведь почти целиком одна рука его уже оставалась оголённой - широко распахивал глаза и сипло выдыхал с беззвучных смехом. Этот моральный мазохизм доводил меня до животного возбуждения, я входил в раж, чувствуя запах крови и слизывая с щипцов алые капельки. А после пробормотал севшим голосом, всё ещё истерически посмеиваясь:
- Всё это так мило...

Я же с довольной полуулыбкой и прищуром смотрел за метаниями мальчишки. Кровью окрасились и его губы и подбородок - хорошо, чувствительный, сам себя приукрасит. Однако, он там ещё и разговаривать может? И сопротивляться, мм... я бы на его месте, не будучи под проверкой телепата, наплёл бы лапшу на уши уже, лишь бы отпустили, заодно нагадил бы врагу ложной информацией. Хотя, ему и так ничего светить не будет, вероятно...
- Я не был "рядом" с Лексом. Никогда. И видел его от силы раз в сутки. Спроси у кого угодно из клана. Я там никто и посвящать во что-то никто не собирался.
- Раз в сутки? Ха-ха... - Я пощекотал щипцами кончик следующего пальца, усмехаясь. - Видать, это недолгое время ты выполнял своё предназначение в обществе великого Лександра... интересно, он вкусный? И размерчик у него хороший, должно быть...
Я оскалился, резко вырывая ноготь со среднего пальца ровно в тот момент, как Альшат открыл рот, чтобы что-то возразить. Если он откусит себе язык, будет забавно... Однако, он действительно не врал. Я даже мог бы просмотреть через него, чем конкретно он занимался в замке, но не в моём перенапряжённом состоянии. Однако, его вообще пора было спасать...
Сделав перерыв, я отошёл, чтобы взять бутылку с водой. Набрав её в ладонь, я сбрызнул жидкость на лице пленника, после чего налил, прислоняя к губам, в рот - что поймает, то поймает. Это короткое "оживление" позволит ему продержаться подольше. И помучиться - аналогично.
- Тебе ведь все равно, знаю я что-то или нет... Но... Я не понимаю, не помню... За что ты так меня презираешь... И когда мы вообще встречались... Ничего...
Я задумался, постукивая пальцем по губам и покусывая края щипцов. А потом, выпрямившись, стал нарезать круги перед Альшатом, певучим голосом отвечая:
- Это не имеет большого значения. Главное - помню я. Возможно, вскоре вспомнишь и ты. Осколки старых миров имеют свойство притягиваться, будь они врагами или друзьями... хотя... разве ты не видишь сны иногда? Самые тёмные кошмары, в которых кровь имеет запах, а боль - форму... Может, даже такую.
Мурлыча, я обнажил раскалённые когти на правой руке, наклоняясь к мальчишке. А после указательным пальцем коснулся давно запёкшегося шрама, проходящего через его бровь, и провёл по всей его длине, обжигая заново и раскраивая плоть, отчего капельки крови побежали вниз, запутываясь в волосках брови или сползая во виску и щеке. Впрочем, вряд ли этот ожог покажется Альшату легче, чем вырванные ногти, с которыми я, в общем-то, закончил. Это действо мне слегка поднадоело. А вместо него я придумал другое...
Следующим шагом я разрезал джемпер, одетый на мальчишке, на груди, от низа и до самого ворота, оставляя грудь совершенно обнажённой. А после, разрушая последние остатки рассудка, коснулся пальцем левого соска, начиная поглаживать круговыми движениями и приговаривая:
- Я слышал, ты у нас очень чувствительный... конечно, вряд ли ты раздвинешь для меня ножки, когда я существенно нарушаю пропорцию боли и удовольствия, но думаю, что ты будешь не против, если я поиграю с тобой ещё немножко. Не так ли?
Ухмыльнувшись, я даже бережно сжал бусинку напрягшегося (правда, скорее от холода) розового бугорка, добираясь и до второго, но лишь раздразнивая лёгким касанием. После чего я отодвинулся и вернулся к столу и инструментами, что-то напевая. Пробежавшись глазами по инструментам, я выхватил взглядом длинные тонкие спицы. Одной мне вполне хватало, а ради благого дела я решил её даже продезинфицировать. Как только я это сделал, Альшат вновь почувствовал прикосновение металлических пальцев к эрогенной зоне - на сей раз они деловито прихватили один сосок, немного оттягивая. А прежде чем мальчишка успел что-либо понять, без анестезии, без предупреждения полунапряжённый бугорок пробила холодная игла. Абсолютно тихий, звук рвущейся плоти снова бил меня по ушам, отдаваясь в мозгу каким-то скрежетом и снова посылая нервные импульсы в область паха. Окрасившись красным, страшная игла вышла с другой стороны.
Доводя мальчишку до истерики уже осознанием того, что то же самое сейчас повторится с другой стороны, я перекатил между пальцами бусинку второго соска, натирая, покуда тот, расслабленный от шока и страха, не напрягся вынужденно. Острие сломало и его, прошивая насквозь, проскальзывая всеми пятнадцатью сантиметрами в узкой дырочке. Довольный работой, я любовно обтёр спицу, а после коснулся кончиком языка каждого проколотого соска, собирая кровь. А после, почесав подбородок, задумчиво поинтересовался:
- Может, тебе в них колечки вставить? На память. - Подземелье наполнилось звуком всё того же нервного, истерического хохота.

Я же с ухмылкой наблюдал за мучениями Альшата, слизывая последние капли крови с шила. После чего страшный инструмент был отложен в сторону, а я вновь отвернулся, выискивая новую игрушку. Болты с крупной резьбой, какие-то молотки, "испанский сапог" - найти тут можно было всё, что угодно, но я уже даже не знал, за что взяться, чтобы причинить мальчишке как можно больше боли. Впрочем, вернёмся к болтам.
Я стянул с края стола пятнадцатисантиметровый "гвоздь", в диаметре где-то около сантиметра, и довольно большой молоток. После чего к креслу, в котором был зафиксирован пленник, я подвинул колодку с ремнями, поверхность которой была наклонена под углом. Таким образом, когда я пристёгивал к ней левую ногу, она лежала не ровно по горизонтали, а почти касалась пола, что, несомненно, предполагало куда больший комфорт и для бедняжки Сая, и для меня. Ну, для меня, конечно, в большей степени. После чего я вновь вооружился ножницами, разрезая штанину выше колена и отбрасывая более ненужный лоскут ткани. Но теперь мальчишка снова поднял голос, вынуждая посмотреть в глаза опять.
- Ты... Натаниэль Аль..Гаррет... Как... Забавно. - Альшат открыл глаза. Даже я с трудом мог понять эмоции, которые в них отражаются, но чего ждать от того, кто в скором времени от такого нервного истощения и сдохнуть может? Я лишь тихо фыркнул в ответ.  - Сколько лет... Я уже даже не помню, за что ты тогда меня ударил... Вообще ничего...
- Надо же, проклюнулся.. - Пробормотал я, продолжая прилаживать ногу к колодке так, чтобы ею даже шевельнуть слегка нельзя было. - Потому что ты был шлюхой и активно нарывался на неприятности. Конечно, не помнишь. Каждому воздаётся за его грехи...
Прикрыв глаза, я вновь взял в руки молоток и железный болт. Острие последнего было приставлено ровно к колену выпрямленной ноги, я же поднёс второй инструмент, пристраивая для удара. На губах вновь дрогнула зловещая улыбка, а глаза потемнели. И под внезапным, резким ударом с рвущимся хрустом толстый металлический стержень вошёл в коленную чашечку. Убрать ногу Альшат не мог. Вырваться - не мог. Разве только попытаться изогнуться в спине так, чтобы сразу сломать себе позвоночник или убиться затылком о стену сзади. Какая это, наверное, невыносимая боль... Подстёгиваемый этой мыслью, я продолжал ломать хрящ, и старательно делал это так, чтобы не задеть сами кости, по крайней мере слишком сильно. Отделял их друг от друга, разрывая сухожилия...
Конец наступил лишь тогда, когда болт вышел с другой стороны, то есть, после трёх сильных ударов. Остальные были настолько слабыми, что не продвигали стержень вперёд, а лишь заставляли орать от этой муки, когда последние нервы словно натягиваются и лопаются. И вот, когда гвоздь всё же прошил ногу, я, ухватившись одной рукой за стопу мальчишки и за колодку, чтобы обеспечить себе опору, выдернул стержень второй. Конечно. зачем марать лишние инструменты...
После того, как лимфоузлы под коленом мальчишки были повреждены, боль наверняка возросла и превратилось в онемение, когда ниже злополучного места Альшат свою ногу уже не чувствовал. А мне эта игра наскучила; ухмыльнувшись, я отвернулся и, отерев окровавленные орудия, ушёл восвояси, хлопнув дверью, чтобы оповестить Данфэров очередными ложными вестями.